Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

19 мая 1906 года тот же исправник информировал губернское жандармское начальство, что «14 сего мая в день священного коронования Их Императорских Величеств Государя Императора Николая Александровича и Государыни Императрицы Александры Федоровны» в церкви Симского завода состоялась литургия и молебен с коленопреклонением. Церковный хор же демонстративно, всем составом на службу не явился, уйдя на реку ловить рыбу. В донесении назывались имена певчих — Михаила Гузакова и его товарищей.

Все в этом полицейском документе было верно, кроме одного: не рыбу ловили в этот день певчие симского церковного хора, а в лесу за поселком занимались военным делом. В течение месяца вел эти занятия член губернского штаба боевых организаций Михаил Кадомцев…

По всей поляне от спуска в поселок и до самого вершника горели костры. Вокруг них пела, танцевала, водила хороводы отдыхающая симская молодежь. На прощанье с летом пришли и безусые подростки, и уже семейные, для кого эти гулянья — лучшее воспоминание о юных днях, и даже старики: полюбоваться играми молодых, послушать их песни, погреть старые кости у высоких костров. Для них, затурканных заботами, измочаленных непосильным трудом, это, может быть, единственная и последняя радость в жизни.

Михаил сидел у догоравшего костра и с завистью прислушивался к долетавшим оттуда звукам гулянья. Ох, как хотелось ему сейчас туда, в этот многоголосый шум, в этот визг и хохот, к этим неутомимым гармоням, певцам и плясунам! Где-то там, наверное, танцует свою любимую кадриль Мария. Танцует и тайно ждет его. А он тут, рядом, но ему туда нельзя. Сегодня — нельзя.

Встреча с Марией была ему необходима. И не только потому, что изныло, истосковалось любящее сердце, — он рассчитывал на ее помощь. Ей это под силу и вполне безопасно: съездить в Уфу и передать его записку. Дело в том, что месяца два назад у строившегося моста через Юрюзань группа уфимских и симских боевиков экспроприировала на нужды революции склад динамита. Часть его тогда же удалось вывезти в Уфу, часть же, отбиваясь от стражников, его ребята вынуждены были побросать в реку. Теперь, когда мост построен, строители разъехались, а стражники вернулись в свои команды, ничто не мешает достать его из воды и пустить в дело. Пусть только Кадомцевы пришлют к нему на Гремячку пяток надежных ребят…

Один за другим гасли на поляне костры. Гулянье подходило к концу. И вдруг со стороны поселка послышался дружный нарастающий топот. Это были они — Ваньша и Мария.

— Хорошо, что дождался, — с трудом переводя дыхание, сказал Мызгин, — пришлось в поселок бежать, дома и нашел…

— Спасибо, друг. Сейчас тебе тоже пора. Не забудь, о чем говорили.

— Не забуду и другим передам. Жди на своей Гремячке!

— Ну, вот и все, последний достали, — удовлетворенно сказал Гузаков, выходя из воды с небольшим мокрым вещмешком в руках. — Бери, хлопцы, груз. Да полегче, черти, а я пока разотрусь малость: холодна больно наша Юрюзань стала.

Товарищи приняли из его рук вещмешок, выложили из, него коробки с динамитом, патроны гремучей ртути, осторожно разложили по своим мешкам.

— Да, все, теперь можно и возвращаться. Ты готов, Михаил?

Гузаков ожесточенно растирал тело. Рядом, дробно стуча зубами, кутался в куртку его друг Саша Киселев. Целый час проработали они с ним в холодной осенней реке, поднимая со дна эти злополучные мешки.

Мария выполнила-таки просьбу Михаила, доставила Кадомцевым его записку о динамите. И вот пятерка уфимцев здесь. Торопливо докуривают папироски, осторожно устраивают за спинами свой опасный груз и нетерпеливо посматривают на симцев.

— Не пытай судьбу, сотник! Айда в лес, ходьба согреет. На худой конец костер в лесу запалим, там отогреетесь!

Михаил быстро оделся сам, помог натянуть одежду Киселеву и первым вышел на мост. За мостом их обступила прекрасная в эту пору осени уральская тайга. Шли быстро, не останавливаясь несколько часов кряду. Все согрелись, даже Саша Киселев, наконец порозовел лицом, перестал дрожать. Поэтому жечь костра не стали. Остановились на четверть часа у светлого лесного ручья, поели что у кого было припасено, запили холодной родниковой водой и пошли дальше.

К ночи Михаил вывел группу к своей Гремячке, уже в темноте отыскал заброшенную сторожку и, входя, радушно пригласил гостей:

— Входите, располагайтесь. Тут у меня тепло и просторно, даже нары есть… А утром двинемся к железной дороге…

Усталые боевики обрадованно заговорили и полезли на нары отдыхать. Михаил засветил лучину, разжег в печурке огонь и усадил Киселева поближе к теплу.

— В дороге ты разогрелся, но все равно, слышу, кашляешь. Садись тут, грейся, а я сейчас чайку вскипячу. — И, понизив голос, с нажимом сказал: — У нас с тобой такое положение, что болеть никак нельзя, Сашок. Никак, понимаешь?

Киселев согласно кивал, блаженно улыбался текущему из печурки теплу и кашлял.

За чаем Михаил рассказывал, как два месяца назад они направились в эти края за динамитом. Группу симцев возглавлял он, группу уфимцев — Михаил Кадомцев.

Шли дружно и весело, приятно взбудораженные серьезным заданием. Не заметили, как тридцать пять верст остались позади и на горы опустилась ночь. Уже ночью нашли склад, связали сторожей, изъяли все содержимое и двинулись обратно. Но тут оказалось, что группа нападения проворонила одного сторожа, который умудрился сбежать и поднять тревогу.

Лес обложили конные стражники и поднятые шумом строители-сезонники. Пришлось пробиваться с оружием в руках. Целую ночь в районе строящегося железнодорожного моста гремели выстрелы. Чтобы сохранить хоть половину с таким трудом добытого динамита, группа уфимцев во главе с Михаилом Кадомцевым стала пробиваться в одном направлении, а его, Гузакова, — в другом, но так и не смогла перебраться в ту ночь через Юрюзань. Больше того, обстоятельства заставили симцев бросить свой груз в реку, чтобы налегке уйти от преследования и, казалось, неминуемой гибели. Под покровом темноты они выбрались из ловушки, какой стало для них ущелье Юрюзани, день переждали под кучами валежника и лишь в следующую ночь смогли оторваться от противника и уйти в симские леса.

Обе группы — и уфимская, и симская — вернулись домой без потерь, но неудача на Юрюзани не давала Михаилу покоя. И вот они снова здесь. Драгоценная взрывчатка спасена и еще послужит революции. Начинять ею бомбы уфимские боевики научились неплохо…

Вскоре в сторожке стало тихо: молодой здоровый сон угомонил даже самых беспокойных. Михаил наклонился над Киселевым, снял с гвоздя свой плащ, укрыл друга потеплее, а сам вышел на воздух, в дозор.

Ночь была тихой и уже по-осеннему свежей. Сидя на колоде под навесом мохнатой старой ели, он с грустью думал о том, что скоро кончатся и эти относительно теплые дни, а там рукой подать и до зимы. Сим, Аша, Миньяр, Усть-Катав забиты полицейскими и солдатами. Собираться, как прежде, нет никакой возможности: всюду идут повальные обыски, а дома боевиков прочно взяты под наблюдение.

В Сим ни Михаилу, ни другим его бойцам возвращаться нельзя, там их ждут не дождутся «синие крысы». В Аше у Гузакова живут старший брат Павел и замужняя сестра, у Киселева — тоже сестра. Одно время они думали обосноваться у кого-нибудь из них, но и это оказалось невозможным. Оставалось село Биянки, где живут родители Михаила. Отсюда, из лесу, до него недалеко, верст двадцать пять. Надо бы разведать, что делается там, предупредить отца, который всегда его понимал, запастись теплой одеждой на случай вынужденной зимовки в лесу. Вот проводит уфимцев и заодно разведает, лишь бы Киселев окончательно не слег: этот нехороший кашель его пугает…

Едва темное осеннее небо посветлело и приподнялось над лесом, Михаил пошел будить боевиков. Встали дружно, наскоро перекусили остатками от ужина и двинулись в путь. Киселева Михаил оставил в сторожке пить чай и поправляться: кто знает, чем закончится их выход на железную дорогу и скоро ли он вернется назад?

По пути у «своего» лесника он поинтересовался обстановкой на ближайшей станции. Тот лишь присвистнул и махнул рукой:

— И-и, Михаил, и близко подходить не думай! Тебя всюду полиция ищет.

— А мне товарищей на поезд посадить надо, — помрачнел Гузаков. — Да так, чтоб комар носу не подточил.

— Смотря что за товарищи. Могли бы и сами, коли с усами…

— Не только с усами, вот в чем дело… А если дождаться ночного?

— Это уже лучше. Но тебе все равно не советую: в петлю голову суешь.

— В петлю рано, а идти все-таки надо.

В лесу неподалеку от разъезда они дождались ночи и вышли на станцию прямо к отходу поезда. Прощаясь с каждым за руку, Михаил говорил:

— Выходить по одному, а не кучей. Билеты брать тоже врозь, но чуть что — сбейтесь в кулак и деритесь, как сто чертей. Вас ведь пятеро, а это пять стволов! Посадку вашу я проконтролирую. Мне отсюда, из темноты, все хорошо видно. Потребуется, знайте: оба моих револьвера до сих пор били без промаха!